Екатерина Русак - Забытая Атлантида[дилогия ; СИ]
Урук окружит крепостная стена, общая длина которой составит девять километров. Для всего доантичного мира четвертого тысячелетия до н.э. город Урук станет городом великих построек.
-
Глава 8.
Эрешкигаль играла с мангустом, приманивая его кусочком мяса. Мангуст делал вид, что пытается схватить его, осторожно подкрадывался, но едва Эрешкигаль делала движение, намереваясь поймать его, ловко отскакивал в сторону.
Энки смотрел на игру Эрешкигаль с мангустом и давал советы по поимке мангуста.
Мангуст был ручной, обязанный охранять покой дома бога Э-Ана, охотясь за мышами, пожирателями запасов пищи и представляющих бич для местных жителей. Таких мангустов держали во многих домах, поскольку ручных кошек еще не знали.
– Здесь вообще существует рабство? – спросила Эрешкигаль Нингишзида.
Нингишзида лежал на своей постели, грыз сушеные финики и потягивал через длинную соломенную трубочку сикару, стоявшую перед ним в большом глиняном кувшине с узким горлом. Он, утомленный дневными трудами, вознаграждал себя заслуженным отдыхом.
– И, да и нет! – ответил он.
– Как это надо понимать? Рассказывай, мне интересно! – потребовала девушка.
Нингишзида выплюнул изо рта финиковую косточку и стал объяснять. Разговоры по вечерам – была единственная радость людей, не обремененных семьей в Месопотамии. Да и не только в ней. Скука – ужасающе действует на многих людей.
– Когда я впервые попал в Унуг, – стал рассказывать Нингишзида, – я сразу стал рабовладельцем: целая семья оказалась в моей воле. Женщина Нунмашда, ее дочь Нисаба, которая позже стала моей женой и ее сын Ушшум-Анна. Я в начале обрадовался. И даже возгордился. Ну как же! Я – рабовладелец! Но потом, когда осмотрелся в Унуге, понял, что рабов здесь старались не иметь по разным причинам. Раб, – он называется лу-тур – это член твоей семьи, на время конечно. Рабство здесь ограничено сроком. Только хозяин такого раба мало того, что обязан его кормить, даже когда нет работы, но и несет за него полную ответственность перед городом! Представь себе, что твой раб сжег на полях соседские посевы. Отвечать будет не он, а я! И убытки возмещать придется не ему, а тоже мне. А убить раба я не могу, покалечить его тоже не могу, колодки одеть – не могу, даже продать его не могу. Единственное, что мне дозволено, это избить его несильно палкой за проступок. А что дальше? Завтра мой раб изнасилует женщину или убьет соседа! Опять отвечать придется мне! Здесь раб – нечто вроде взятого на поруки человека, от которого нельзя требовать много. Я не могу заставить раба быть честным, заставить его трудиться от зари до зари, плохо кормить. Иначе соседи или члены его рода узнают об этом, и неприятностей с судьями-шарт не разгребешь совковой лопатой. Вообще раб сам имеет право обратиться к шарт, потому, что он раб на определенный срок, но по-прежнему считается жителем Унуга. А если еще случиться, что твоя рабыня беременна, то… Ужас! Тут такие алименты присудят на пожизненное содержание матери и ее ребенка, что хоть беги в другой город! И это даже в том случае, если я не отец ее ребенка! Мне посчастливилось, что мои рабы оказались хорошими людьми, которые приняли меня в свою семью и я избавился от многих бед. Поэтому рабство за долги представлено иначе. Должник служит, работает на хозяина. Но он не раб, он – свободный. Он может отказаться от некоторых работ, но зато хозяин за него не отвечает.
– Сложное здесь рабство, – согласилась Эрешкигаль.
– Даже со слугами не все так просто, – посетовал Нингишзида. – Для хозяина иной слуга или, что хуже, служанка просто наказание! Я слышал, что некий человек на базаре считал дни, когда срок службы у его должника закончится. Это местный принцип справедливости.
– Не нужно было давать в долг! – засмеялась Эрешкигаль. – Сам виноват!
– Виноват! – передразнил Нингишзида. – В чем? В том, что пожалел человека и дал ему взаймы? Рабы здесь – вроде неприкасаемых. Их стараются не трогать, не задевать, держаться от них подальше. Они имеют полную свободу, чего не скажешь про остальных людей. Рабы не имеют права только заключать сделки и создавать семью. Таков бил лу-да[53] и я не могу его изменить.
– Какое-то неправильное, непривычное рабство, – только и смогла сказать Эрешкигаль.
– Ну и как, вы слышали где-нибудь подобное о том, что я рассказал?
– Даже трудно представить, – отозвалась Эрешкигаль. – рабство сразу рисует мне картину несчастных, изможденных от голода и работы рабов в цепях, над которыми свистит бич надсмотрщика. А тут…
– Между тем, это все, что я рассказал, правда. Я и сам удивлялся тому, что видел в Унуге.
– Ничего удивительного в этом нет, – произнес Энки, вступая в разговор. Он тоже с интересом выслушал рассказ Нингишзида. – История знает о том, что в Древнем Риме ранней республиканской эпохи рабы ели за одним столом с хозяином и тоже были если не членами его семьи, то, по крайней мере, членами его фамильного рода или трибы. Рабство лишь со временем в разных странах принимало самые уродливые различные формы.
– Какие же? – спросила Эрешкигаль, переключая внимание на Энки.
– А вы посмотрите на первых рабов в Древнем Египте, примерно 2800 года до н.э. Это были чужеземные пленники, которых изнуряли тяжелой работой за два-три месяца, а затем убивали. Раб египтянам тех лет был не нужен надолго.
– Не хотел бы я там оказаться в качестве раба, – проворчал Нингишзида.
На этом разговор про рабство прервался. В дом к ануннакам пожаловал Шу Гирбубу в сопровождении молодой девушки одетой в дорогое белое платье с желтой бахромой.
Шу Гирбубу отвесил поклон ануннакам и объяснил свой приход:
– Эта девушка из числа жриц-лукур. Шуму ее – Иннашаге. Она избрана нами – тремя санги Унуга – невестой ануннака Энки.
Эрешкигаль изучающе посмотрела на Иннашаге. Девушка видимо была хорошо осведомлена о своей привлекательной красоте и держалась, если не надменно, то, по крайней мере, с неким налетом высокомерия. Это Эрешкигаль сразу не понравилось. К тому же ей была неприятна соперница, которая хотя и невольно, но покушалась на ее чувства к ее возлюбленному человеку.
Энки, который услышал эти слова, переведенные ему Нингишзида, охватило неприятное волнение. Никто, кроме Нингишзида не знал о его любви к Эрешкигаль. Они скрывали свои отношения от местного населения, потому, что в сложной мифологии шумеров любвеобильный ануннак Энки, спавший даже со своей родной дочерью и внучкой, никогда не имел супругой Эрешкигаль.
Тут Энки сразу вспомнил, что он испытал, услышав впервые о празднике Ур-Ана в землях Альси и о той роли, которая выпала на его долю там, совсем пал духом. И едва сдержал себя от сквернословия в сторону жреца-сангу и молоденькой жрицы-лукур, которая должна была стать невестой бога.
Нингишзида, услышав слова Шу Гирбубу нахмурился, считая себя обойденным. Жрица-лукур, как он успел заметить, была молода, свежа и хороша собой. Даже слишком хороша! А когда она заговорила, ее голос ворвался в его сознание и он окончательно потерял душевный покой от избытка мужских чувств, которые испытывал к ней.
Может быть это была любовь с первого взгляда? Нингишзида готов был признать теперь, что такая любовь существует. Его члены охватила любовная истома, он задрожал от нахлынувшей на него страсти, но только вид смиренно стоявшего перед ним сангу удержал его от пламенной песни любви, которую он собирался немедленно исполнить для этой молодой жрицы-лукур с чудесным именем Иннашаге.
Сангу Шу Гирбубу не догадался о внутренних переживаниях, которыми были охвачены трое ануннаков. Он, поклонившись, сказал:
– Великий и мудрый Энки! Господин мой! Человеку нужна женщина, богу – богиня! Но в городе Унуге нет богинь, кроме госпожи Эрешкигаль. Только нам известно, что у госпожи Эрешкигаль есть супруг: бог Нергал[54]. Энси и лу-галь Нингишзида женат на одной из женщин нашего города, которую зовут Нисаба. Только у тебя нет женщины, милой твоему сердцу… Поэтому, мы, сангу решили, что лишь жрица-лукур, служительница ануннаков сможет быть достойна тебя. Целый Большой солнечный круг она будет исполнять обязанности твоей жены, мой господин! Унуг готов служить тебе и надеется, что ты не обойдешь его и не оставишь своими милостями.
– Что еще решили сангу Унуга, не спросив моего слова? – поинтересовался Энки. – Зачем мне нужна эта девушка?
– Я тоже против! – произнесла Эрешкигаль. – Зачем ему нужна еще вторая жена?
– Я сейчас узнаю, – успокоил их Нингишзида.
Нингишзида завел разговор с сангу, речь его затянулась. Сангу обстоятельно что-то ответил. Нингишзида покачал головой, снова долго говорил. Шу Гирбубу сожалея развел руками, бросил быстрый и испуганный взгляд на Эрешкигаль и начал что-то торопливо объяснять. Нингишзида выслушал его, и дружески похлопав по плечу, проводил к дверям. Иннашаге, кусая губы, осталась стоять на месте. Нингишзида предложил гостье сесть на циновку и обернулся к друзьям:
